Советские люди не были неверующими - они пре­данно и фанатично верили в мифическое светлое будущее, где каждый может обрести рай на земле. И потому вместо храмов строили дворцы пионеров и съездов, а в красный угол ставили не иконы, а бюсты вождя мирового пролетариата. 

Первый поход против тысячелетней веры на­рода в Бога вождь мировой революции Ленин предпри­нял еще в 1918 году, когда подписал Декрет об отделе­нии церкви от государства. Но одного законотворчества было мало - нужно было под­креплять слова действиями. Поэтому после ареста патри­арха Тихона по стране прока­тилась кампания по осквер­нению святых мощей, в том числе и самых почитаемых - Сергия Радонежского, Се­рафима Саровского, Алексан­дра Невского. Затем начались тотальное преследование священников и массовый гра­беж церквей. Как налетчики- грабители, врывались люди в кожаных куртках в храмы в поисках золота и драгоценно­стей. Революционный Молох алкал денег, и его ненасытное брюхо надо было набивать. Сколько было изъято ценно­стей - сейчас сказать сложно. Но речь идет о сотнях милли­онов золотых рублей.

Озверевшие реформаторы

На сторону воинствующих атеистов государство начало привлекать молодежь, кото­рая охотно подхватила эста­фету из рук «старшего брата».

В 1920-е годы в стране была создана общественная орга­низация «Союз безбожников СССР», позже переименован­ная в «Союз воинствующих безбожников». Возглавляемая Емельяном Ярославским ор­ганизация всерьез взялась поставить крест на религии. И даже пыталась переписать календарь. В частности, чле­ны организации предлагали заменить начало летоисчис­ления от Рождества Христова на отсчет со дня пролетарской революции 1917 года, присво­ить новые имена месяцам (ян­варь - месяц Ленина, февраль - месяц Маркса, март - месяц революции и т.д.) и убрать из календаря такой оскорбляю­щий чувства каждого атеиста день, как воскресенье. По­следнее предложение, кстати, было принято и привело к соз­данию шестидневной совет­ской недели. А вот воспринять остальные нововведения со­знание охмуренных религиоз­ными мракобесами народных масс так и не смогло. Сошлись на компромиссе - в научной литературе заменили «от R X.» на «нашу эру», хотя сам смысл «нашей эры», по идее начав­шейся в 1917-м, был утрачен. 

Наконец, 15 мая 1932 года вышел Декрет правительства, объявляющий следующую пятилетку «безбожной». Цель ее звучала донельзя просто: к 1 мая 1937 года «имя бога долж­но быть забыто на территории страны». Но где- то репрессивная машина дала сбой. Во всяком случае, при пере­писи населения в 1937 году вы­яснилось, что из 30 миллионов не­грамотных граж­дан верующими себя признали 84 процента, из 68,5 миллиона гра­мотных таковых оказалось 45 про­центов - то есть в сумме около 55 миллионов граждан СССР.

Пришлось признать, что дискуссия государства с цер­ковью и народом была про­играна. И тогда в ход пошли непарламентские методы. На­чалось открытое физическое уничтожение священства. Из архивов НКВД-КГБ-ФСБ ныне обнародованы тысячи дел осуж­денных верующих. Только за 1937 год таких дел несколь­ко сотен - и все они содержат строку: «Арестован, осуж­ден, расстрелян». К 1939 году в СССР оставалось около 100 действующих храмов, тогда как в 1917-м их было 60 000.

Шторм после штиля

Государствен­ный антирелиги­озный прессинг слегка ослабел лишь во время Второй мировой войны. И тому были объективные предпосылки. Прежде чем начать постав­ки по ленд-лизу, Рузвельт и Черчилль выдвинули Сталину условие - прекратить репрес­сии против церкви.

Уже в 1943-м Сталин встре­тился с тремя иерархами Рус­ской православной церкви - митрополитами Алексием, Сергием и Николаем. Во вре­мя беседы вождь был настро­ен дружелюбно, он дал до­бро на улучшение церковной жизни, разрешил приходам пользоваться средствами из церковных касс, приветство­вал издание специального журнала, восстановление па­триаршества, возрождение духовных школ. Одновре­менно Сталин распорядился выделить подвалы Успенской церкви Новодевичьего мона­стыря для создания мастер­ских по производству утвари, облачений, свечей и икон. С 1953 года началось осво­бождение из лагерей и ссы­лок ранее репрессирован­ных священнослужителей и верующих. И даже в мага­зинах появлялся кулич под стыдливым названием «Кекс весенний». 

Но в 1959 году государство снова начало закручивать гайки. Никита Хрущев обе­щал показать советскому на­роду последнего попа в 1980 году по телевизору. Чтобы сдержать свое обещание, он делал все возможное: с 1959 года началось массовое за­крытие церковных приходов и монастырей. Годом раньше с Хрущевым встречался па­триарх Алексий I. Разговор получился в лучших совет­ских традициях: патриарх просил отменить налог на свечное производство, и Хру­щев обещал рассмотреть этот вопрос. Патриарх говорил об участившихся антицерков­ных выпадах, и Хрущев обе­щал подумать и об этом, и об открытии 13-15 церквей, и обо всем, на что жаловался патриарх. Но когда в феврале 1959-го Алексий I общался с председателем Совета по де­лам Русской православной церкви Георгием Карповым, тот сообщил ему, что поста­новления о налогах отме­няться не будут, а открывать новые церкви Хрущев не обе­щал. Напротив, в 1961-м была повторно закрыта Киево-Печерская лавра.

В конце 1950-х был запре­щен даже колокольный звон, разрешенный Сталиным осе­нью 1941 года. Митрополит Крутицкий и Коломенский Николай, в миру Борис Ярушевич, сравнивал очеред­ное наступление на церковь с преследованием, которое было до Великой Отечествен­ной войны.

После 1961 года был вве­ден учет и контроль всех та­инств в церкви, то есть стало необходимо записывать па­спортные данные: кто и когда венчался, крестился и прочее.

Кульминацией нападок Хрущева на церковь стал взрыв Преображенского храма в Москве в июле 1964 года под предлогом строи­тельства метро. Очевидцы вспоминают, что церковь будто поднялась над землей и рассыпалась. Люди в слезах брали кирпичики на память. Некоторые верующие счита­ют, что отставка Хрущева не случайно произошла именно 14 октября 1964-го, в день По­крова Пресвятой Богородицы - возможно, так Бог воздал первому секретарю за кощун­ственные и циничные дей­ствия против церкви. 

«Бонни М» вокруг храма

Следующий генсек комму­нистической партии Леонид Ильич Брежнев был гораздо лояльнее к церкви. Он рас­суждал более мудро, чем его предшественники: если рели­гию нельзя задавить физиче­ски, ее можно взять под иде­ологическое крыло. И Леонид Ильич решил строить с РПЦ именно такие отношения.

Взяв РПЦ под контроль власти, он превратил ее в своеобразный таран  «борьбы за мир». Теперь православная церковь была обязана критико­вать католицизм как прислуж­ника капитализма, а также все западные страны, которые в лице советского руководства были врагами. Борьба с импе­риализмом вышла на первый план.

Ну и народ вздохнул сво­боднее. Теперь граждане СССР, в принципе, имели пра­во посещать богослужения, хранить дома иконы, молить­ся и даже открыто называть себя верующими. Однако «атеистическое государство» в лице его чиновников могло закрыть перед такими граж­данами некоторые двери.

Конечно, если верующий человек был простым двор­ником или колхозником, он мог спокойно приобщаться к религиозным таинствам, осо­бенно если он при этом был еще и беспартийным. Но если в церковь начинал ходить крупный начальник или же лицо, выполняющее воспи­тательные функции, то в этом случае начинались крупные неприятности, вплоть до ис­ключения из рядов КПСС и снятия с должности.

Люди крестили своих детей тайно. Крестильный крестик тщательно прятался в шкатул­ку с нехитрыми советскими драгоценностями, и часто ре­бенок вырастал, даже не зная о том, что он был окрещен. В случае чего «недоумеваю­щий» родитель мог сказать, что дитятко крестила без его ведома бабка. А какой спрос с суеверной старушки?

Церковные праздники в СССР официально не отмеча­лись. Однако старые традиции советской власти искоренить не удалось. В пасхальную ночь все без исключения храмы были забиты верующими, а прилегающие к зданиям дво­ры и территория также были полны народа.

Единственный факт ате­истической пропаганды в брежневское время: во время пасхального крестного хода по телевизору показывали «Мелодии и ритмы зарубеж­ной эстрады» - с «Аббой», «Бони М» или Джо Дассеном.

А с развалом страны рас­сыпалась как карточный до­мик и коммунистическая идеология. И очнувшиеся от коммунистического сна люди вновь потянулись к Богу.

Ирина СТЕПКИНА