Если задать на улице первому встречному вопрос, кто крестил Русь, то в большинстве случаев услышим имя князя Владимира. Именно об этом рассказывает «По­весть временных лет», именно об этом пишут учебники истории. Но так ли это?

Повесть временных лет» содержит рассказ об Аскольде и Дире - Рюриковых «боярах», которые отправились в Константинополь «со своим родом», предварительно «отпросившись» у Рюрика. Но по дороге они неожиданно «наткнулись» на «неболь­шой городок», в котором - удивитель­но! - не было князя. Жители «неболь­шого городка» платили дань хазарам. И Аскольд с Диром, вместо того чтобы продолжить свой путь далее на юг, остались на берегах Днепра. Двадцать лет они правили в Киеве, и лишь после смерти Рюрика его шурин, урманский князь Олег, навел порядок.

Правда Иоакимовской летописи

Но Иоакимовская летопись более старая и, по мнению историка Василия Татищева, более достоверная, она не согласна с такой версией. Она сообща­ет, что славяне, живущие по Днепру у города Киева, терпели утеснения от ха­зар и прислали к Рюрику своих послов с просьбой послать к ним сына или иного князя княжить.

Следовательно, Аскольд вовсе не «проездом» оказался в Киеве. Подобно Рюрику, Аскольд был приглашен кня­жить, и, возможно, по той же причи­не - предыдущая княжеская династия оборвалась, и киевлянам срочно был нужен смелый вождь, чтобы продол­жит борьбу за независимость от кага­ната.

Интересно и замечание Татищева по вопросу происхождения Аскольда- Оскольда: «Хотя Иоаким точно сыном Рюриковым его не именовал, но обсто­ятельство утверждает, ибо киевляне не просили бы сына, если бы его не было». О Дире Иоакимовский летописец ничего не сообщает, и среди историков ныне возобладало мнение, что Дира во­обще не существовало - это прозвище все того же Аскольда. О родственных отношениях между Рюриком и Аскольдом говорит и тот факт, что ни «Повесть временных лет», ни Иоакимовская ле­топись ни словом не обмолвились о каких-либо вооруженных конфликтах между двумя правителями-соседями - и это за шестнадцать лет!

Аскольд справился со своей зада­чей и избавил полян от унизительной обязанности платить дань хазарам. Ио­акимовская летопись говорит об этом прямо («собрав вой, повоева первее козар»); а «Повесть временных лет», упомянув хазарскую дань, которую по­ляне платили до Аскольда, в дальней­шем о ней уже не упоминает. Это был первый успех Аскольда.

А вот в чем обе летописи более-менее единодушны, так это в описании не­удачного похода Аскольда на Констан­тинополь (Царьград).

Иоакимовская летопись скупо со­общает, что после похода на хазар Аскольд «...иде в лодиах ко Царюграду, но буря разби на мори корабли его. И возвратяся посла в Царьград ко царю».

«Повесть временных лет» более сло­воохотлива. Она сообщает, что после осады русичами Царьгорода патриарх Фотий вынес ризу Свя­той Богородицы, смочил в море ее полу, и тут «... внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разме­тало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало так, что немногим из них уда­лось избегнуть этой беды и вернуться домой».

Но было ли все именно так?

В этот вопрос давно пора внести ясность. И по­может нам в этом не кто- нибудь, а византийский патриарх Фотий, очевидец и непосред­ственный участник тех событий.

Проповедь патриарха

До наших дней сохранились тексты некоторых его проповедей, прочитан­ных перед константинопольской па­ствой во время нашествия руссов и по­сле оного.

В первой речи «На нашествие рус­сов» патриарх Фотий горестно воскли­цает: «...О град, царствующий едва ли не над всей вселенной, какое войско... издевается над тобою, как над рабы­нею... ». Фотий бичует византийских военачальников, проглядевших наше­ствие «гиперборейцев», призывает со­отечественников крепиться и обещает, что он сам станет во главе их на защиту родного города.

Во второй своей речи, провозгла­шенной после ухода руссов, патриарх также не скрывает своей скорби.

«...Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причис­ляемый к рабам, безвестный, но полу­чивший имя от похода на нас, непри­метный - но ставший значительным, низменный и беспомощный, но взо­шедший на вершину блеска и богат­ства; народ, поселившийся где-то да­леко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость (в качестве) ору­жия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой столь стремительно нахлынул, будто мор­ская волна, на наши пределы и, будто полевой зверь, объел, как солому или ниву, населяющих эту землю; о кара, обрушившаяся на нас по попущению! (У Нестора-летописца все наоборот - Божья кара настигает не византийцев, а руссов!) Тихое и спокойное море раскинулось гладью, предоставляя им удобное и приятное плаванье, а на нас, бушуя, вздыбило волны войны; когда мимо города проплывали они, неся и являя плывущих на них с протя­нутыми мечами и словно грозя городу смертью от меча...»

Как видим, с морем у руссов все было в порядке - и нет оснований не доверять патриарху. А вот что он пишет о причинах отступления руссов.

«...Ибо как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения».

То есть Фотий благодарит за чудо избавления Богоматерь (отдельная благодарность, надо думать, выноси­лась имперскому казначею за быстро собранный откуп), но ни о каком «мокании ризы» и уж тем более о разы­гравшейся после этого буре или даже буре, настигшей варваров по дороге домой, нет ни слова. А уж он-то вспом­нил бы!

И, наконец, некоторое время спустя в Окружном послании (датируемом ис­следователями 867 годом) патриарх сенсационно заявляет, что «...даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свире­пости и кровопролитии тот самый так называемый народ Рос - те, кто, по­работив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили язы­ческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан... И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере... что при­няли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды». Речь здесь идет о том, что в Киев при­был первый митрополит Михаил Сирин с шестью епископами, в результате чего была основана ше­стидесятая христианская епархия, зависевшая от константинопольского патриарха.

Поход за верой?

Поход Аскольда на Царьград не был неудачным - об этом нам убедительно свидетельствует византийский патри­арх Фотий. Но к моменту написания вышеупомянутых летописей в оборот уже прочно вошла легенда о Покрове Святой Богородицы и «мочении риз» - и епископ Иоаким, и Нестор, которые зна­ли правду о походе Аскольда, не риск­нули огласить ее, боясь таким образом нанести удар по христианскому мифу. И даже ныне диакон Андрей Кураев, зна­ток истории христианства, и тот в своих лекциях повествует о «мокании ризы».

Люди в черном так и не поняли, что истинное чудо Покрова Богородицы заключалось не в вызывании бури или прочих синоптических явлений путем «мокания», а в том, что целый народ принял в свое сердце Христа.

Однако не всем по душе пришлась новая вера. Языческая оппозиция при­звала на помощь друга волхвов, Олега, и тот не замедлил явиться. Прикрывшись малолетним братом Аскольда, Игорем, Олег выманил Аскольда за город («при­дите к нам, к родичам своим») и убил. Так Аскольд (а не инфантильные Бо­рис и Глеб) стал первым христианским мучеником на Руси. В честь Аскольда поставили храм святого Николая - надо думать, его имя при крещении было Николай. Да и Олег не решился «окончательно решить христианский вопрос» - христианская епархия про­должала действовать; правда, центр ее перенесли в Переславль-Залесский. Отсюда и нестыковки в мифе о Креще­нии Руси.

Ну, а праздник Покрова Пресвятой Богородицы с подачи князя Андрея Боголюбского стал одним из любимейших праздников на Руси - вот только исто­рия его возникновения, к сожалению, почти забыта.

Андрей ПОДВОЛОЦКИЙ