Екатеринбургский большевик Яков Юровский вписал в исто­рию нашей страны одну из самых черных ее страниц - он лично расстреливал царскую семью. Никаких иных революционных подвигов за ним не числится. Но этого «подвига» вполне хватило, чтобы его имя не кануло в Лету...

Яков Юровский считал себя счаст­ливейшим из смертных: он готовил революцию, боролся за нее с оружием в руках и поставил точку в истории цар­ской России. Точнее - точки. Многочис­ленные точки. Отметины от пуль...

Уроженец Каинска

Родился он в 1878 году в Томской гу­бернии - то ли в самом Томске, то ли, как указывают его биографы, в городишке с замечательным названием Каинск, что переводится с местного татарского как «береза». В этот дикий городишко, ко­торый тонул в грязи и был славен разве что своим острогом, где содержали пе­ресыльных, родители младшего из вось­ми сыновей евреев Юровских попали с Полтавщины. Его отец сменил Украину на Сибирь не по причине политической ссылки - его сослали в Сибирь за ба­нальное воровство. Янкель Мовшевич (Хаимович) Юровский, более известный как Яков Михайлович Юровский, был сыном вора. В своей анкете, впрочем, он всегда указывал, что происходит из ра­бочей семьи.

Каким образом молодой еврей Юров­ский оказался в среде революционеров, неизвестно. Сам он о пути в революцию не упоминал, словно с марксистскими взглядами и родился. Зато известно, что образования он никакого не полу­чил, едва вытянул начальную школу и в юности, очевидно, мечтал разбогатеть. Он объехал почти всю Сибирь, какое- то время провел на Черноморском по­бережье - в Батуми и Феодосии. Потом снова вернулся в Томск, где у него была своя семья и подрастали дети. Тут-то и начались революционные события 1905 года. И Янкель (это его настоящее имя) вдруг оказался среди бундовских бое­виков, а спустя недолгое время прим­кнул к большевикам. С новыми това­рищами он больше не расставался. Но прежде ему пришлось бежать из России вместе со всей своей семьей. Он осел в Берлине, где сменил иудаизм на люте­ранство, побывал в США, неожиданно разбогател. В 1912 году он нелегально вернулся в Сибирь на родину. Тут его арестовали и велели покинуть Томск. И он обосновался в разрешенном для проживания Екатеринбурге, где открыл часовую мастерскую и фотографию «Сегодня сняли, завтра готово». Фото­графию использовали для своих целей и революционеры, и жандармы. Пер­вым в ней изготавливались паспорта и прочие нужные документы, а вторые снимали у Юровского подозритель­ных лиц и задержанных. Так вот эта со­вместная революционно-полицейская деятельность и тянулась до начала Пер­вой мировой войны. Солдатскую лямку  тянуть по состоянию здоровья Янкель не мог, так что его отправили учиться на фельдшера, а потом он стал рабо­тать в местном госпитале. Мастерскую и фотографию он продал, зато приоб­рел типографию и стал вовсю вести, как отчитывался в анкетах, пораженческую пропаганду. Весной 1917 года началась революция, осенью в Петербурге и Мо­скве к власти пришли большевики: Си­бирь в революционных проектах боль­шевиков была «запасным аэродромом» на случай, если сорвутся выступления в обеих столицах. Там уже с весны су­ществовали Уральский совет и Воен­ный комитет, где главную роль играли присланные из столицы Яков Свердлов и Филипп Голощекин, а третье место по праву занимал Яков Юровский. Ему было сорок лет. Он был твердый лени­нец и послушный партиец.

Комендант «особого дома»

Вопрос с Романовыми был щекотли­вый. Когда началась Гражданская вой­на, в головах московского революци­онного правительства и родился этот план: убить Романовых, истребить всю их семью, которая содержалась в дале­ком Тобольске. Семью царя - Николая, Александру, четверых княжон и цесаре­вича Алексея с прислугой, всего 12 че­ловек - перевезли в Екатеринбург, сто­лицу уральской революции, и поселили в доме Ипатьева. Это был своего рода каземат с удобствами.

В ванную и туалет их водили под кон­воем, княжны спали на полу. До 4 июля 1918 года комендантом «особого дома» был назначен Авдеев. С 4 июля его сме­нил Юровский. Официально смена всей охраны и коменданта объяснялась не­надлежащим содержанием царской семьи. На самом деле Юровскому было поручено подготовить все к быстрой ликвидации неудобных арестантов. Сперва к ним подослали провокатора, обещавшего побег, но царь от побега отказался! Семейству разрешили откры­вать в верхнем этаже окно, чтобы дать возможность бежать и тут же скосить весь этот царский род из пуле­мета в нижнем окне. Но цар­ское семейство боялось в окно даже выглядывать! Их лишили всех контактов с внешним ми­ром. Охрана стала жестче. Ожи­дали недовольства и возмуще­ния. Но семейство выказывало только смирение. Убить эту се­мейку оказалось сложнее, чем думалось!

А белые уже подходили к Екатеринбургу. И в ночь с 16 на 17 июля (то есть через две не­дели после назначения его ко­мендантом) Юровский вместе с отобранными для этой опе­рации людьми (не то венграми, не то латышскими стрелками) и подручными Никулиным, Ер­маковым, Медведевым вывел заключенных в подвальный этаж. Александру Федоровну и Алексея усадили на стулья, остальные стояли возле стены. Как посмеивался потом Юров­ский, царская семья знала, что прежде он был фотографом, и, верно, думала, что их собираются фотографи­ровать. Но Юровский скороговоркой зачел решение военного трибунала, а потом раздались выстрелы. Царь даже не успел получить ответ на свое удив­ленное - за что? Стреляли так плотно, что все стены оказались забрызганы кровью и изрешечены следами от пуль. Юровский утверждал, что царя убил лично он. Этот подвиг у него пытался отнять Ермаков. На самом деле лик­видация была проведена крайне без­грамотно: выстрелы слышали по всей округе, хотя специально завели мотор грузовичка рядом с «особым домом»; ко всему прочему, Алексея и Анастасию пришлось добивать дополнительными выстрелами и штыками. Этот кошмар длился и никак не мог кончиться. Тела спешно погрузили и повезли за город, сбросили в старую шахту. Сообщили в Москву, там были недовольны: остан­ки спрятаны плохо. И Юровскому пришлось заниматься спешным уничтоже­нием всех следов.

Следующей ночью тела извлекли из шахты и разделили по какой-то причи­не на две части - десять тел бросили в торфяную яму на дороге и забросали шпалами, два других тела погребли в такой же яме, но немного дальше. По­сле чего Юровский составил записку и отослал свой отчет Ленину. Особо он гордился тем, что Романовы не только ликвидированы, но и ограблены - по­хоронная команда распотрошила кро­вавые платья мертвецов и выгребла из них драгоценные камни и золотые из­делия. Все богатство Романовых Юров­ский привез в Москву и сдал в Гохран. А потом он был назначен руководителем этого Гохрана и спешно смещен с этого поста, когда провалил вторую тайную операцию правительства - продажу го­сударственных символов царской Рос­сии: скипетра, короны, державы в США через японское представительство в Чите. После этого его карьера пошла на спад. Умер он в 1938 году от прободения язвы и таким образом избежал общей судьбы верных ленинцев - лагерного барака или расстрела.

Легендарная записка

Юровский оставил потомкам воспо­минания «Последний царь нашел свое место», в которых он детально расска­зал, как были убиты Романовы и как были найдены утаенные ими ценности.

Спустя годы о Юровском и о расстреле сложились народные легенды.

По одной из них, палач оставил за­писку, в которой признался, что цеса­ревич и младшая из княжон выжили в этой бойне. Якобы Юровский спас их во время расстрела. Но это всего лишь легенда. И основана она на реальной записке Юровско­го, которому пришлось объ­яснять, почему два тела оказались погребены отдельно от остальных. Никакого чуда спасения, конечно, не было. Юровского факт разделения тел тоже смущал. И больше всего он как раз и боялся об­винения, что он помог врагам народа избежать приговора революции. Возможно, со­мневались в его преданности делу революции и на самом верху. Иначе вряд ли бы он из палача революции превратил­ся в обычного завхоза обычного музея. Но палач-завхоз так гордился своим револю­ционным прошлым, что перед смертью не уставал повторять: «Я расстрелял их всех, всю эту семью, всех до единого». И считал этот расстрел главным подвигом своей жизни.

Николай КОТОМКИН